Житие преподобной матери нашей Марии Египет­ской

1 апреля по ст.ст. / 14 апреля по н.ст.

В изложении святителя Димитрия Ростовского

«Блюсти царскую тайну хорошо, а откры­вать и проповедо­вать дела Божии славно» (Тов.12:7), – так сказал архангел Рафаил Товиту, когда совершилось дивное исцеление его слепоты. Действи­тель­но, не хранить царской тайны страшно и гибель­но, а умалчи­вать о преславных делах Божиих – большая потеря для души. И я, – говорит святой Софроний¹, написав­ший житие преподобной Марии Египет­ской, – боюсь молчанием утаить Божест­вен­ные дела и, вспоминая о грозящем несчастии рабу (Мф.25:18, 25), закопав­шему в землю дан­ный от бога талант, не могу не рассказать святой повести, дошедшей до меня. И да никто не подумает – продолжает святой Софроний, – что я осмелил­ся писать неправду, когда у кого явит­ся сомнение в этом дивном событии: не подобает мне лгать на святое. Если же найдут­ся такие люди, которые, прочитав это писание и поражен­ные преславным событием, не поверят, то к ним да будет милостив Господь, потому что они, размышляя о немощи человеческого существа, считают невозможными те чудесные дела, которые совершают­ся со святыми людьми. Однако надо уже начать рассказ о славном событии, про­исшедшем в нашем роде.

В одном из палестинских монастырей жил старец, украшен­ный благо­честием жизни и разумностью речи, и с ран­ней юности доблестно подвизав­шийся в иноческом подвиге. Имя старцу было Зосима. (Пусть никто не думает, что это Зосима – еретик, хотя у них и одно имя: один заслужил худую славу и был чужд церкви, другой – праведный и был прославлен.) Зосима прошел все степени постнических подвигов и соблюдал все правила, преподан­ные величайшими иноками. Исполняя все это, он никогда не переставал по­учаться Божест­вен­ными словами: и ложась, и вставая, и за работой, и вкушая пищу (если только можно наз­вать пищей то, что он вкушал в очень малом количе­с­т­ве), он неумолчно и постоян­но исполнял одно дело – он пел боже­с­т­вен­ные песнопения и искал по­учений в Божест­вен­ных книгах. Еще в младенче­с­т­ве он был отдан в монастырь, где доблестно подвизал­ся в постниче­с­т­ве до 53-х лет. Но потом его стала смущать мысль, что он достиг полного совершен­ства и более не нуждает­ся ни в каких наставлениях.

«Есть ли, – думал он, – на земле инок, могущий меня наставить и показать пример такого постничества, какого я еще не прошел? Найдет­ся ли в пустыне человек, превзошедший меня?» Когда старец так размышлял, к нему явил­ся ангел и сказал:

«Зосима! Ты усердно подвизал­ся, насколько это в силах человека, и доблестно прошел постнический подвиг. Однако нет человека, который мог бы сказать о себе, что он достиг совершен­ства. Есть подвиги, неведомые тебе, и труднее пройден­ных тобою. Чтобы познать, сколько иных путей ведут ко спасению, покинь страну свою, как славнейший из патриархов Авраам (Быт.12:1), и иди в монастырь, лежащий при реке Иордане».

Следуя такому наставлению, Зосима вышел из монастыря, в котором подвизал­ся с младенчества, отправил­ся к Иордану и достиг того монастыря, куда его направил голос Божий.

Толкнув рукою монастырские врата, Зосима нашел инока-привратника и сказал ему про себя. Тот известил игумена, который приказал поз­вать пришедшего старца к себе. Зосима пришел к игумену и исполнил обычный иноческий поклон и молитву.

– Откуда ты, брат, – спросил его игумен, – и для чего пришел к нам, нищим старцам?

Зосима отвечал:

– Откуда я пришел, об этом нет нужды говорить; пришел же я, отец, ища себе душевной пользы, так как слышал о вас много великого и достохвального, могущего привести душу к Богу.

– Брат, – сказал ему на это игумен, – один Бог может исцелить немощи душевные; да наставит он и тебя и нас путям сво­им на пользу души а человек исправлять человека не может, если он постоян­но не вникает в себя и неусыпно, с Божией помощью, не совершает подвигов. Но так как любо­вь Христова побудила тебя посетить нас, убогих старцев, то оставайся с нами, если для этого пришел. Пастырь добрый, отдав­ший душу свою для нашего спасения, да ниспошлет на всех нас благодать Святого Духа.

После таких слов, Зосима поклонил­ся игумену, просил его молитв и благословения и остал­ся в монастыре. Здесь он видел старцев, сиявших добрыми делами и благо­честием, с пламен­ным сердцем служив­ших Господу непрестан­ным пением, всенощной молитвой, постоян­ным трудом. На устах их всегда были псалмы, никогда не слышно было праздного слова, ничего не знали они о приобретении времен­ных благ и о житейских заботах. Одно у них было постоян­ное стремление – это умертвить свою плоть. Главная и постоян­ная пища их была слово Божие, а тело они питали хлебом и водою, насколько каждому позволяла любо­вь к Богу. Видя это, Зосима по­учал­ся и готовил­ся к предстоящему подвигу.

Прошло много времени, наступили дни святого великого поста, монастырские ворота были заперты и открывались только в том случае, если кого посылали по делам монастыря. Пустын­ная была та местность; миряне не только не приходили, но даже не знали об этой обители.

Был в монастыре том обычай, ради коего Бог привел туда Зосиму. В первую неделю Великого поста за литургией все причащались Пречистого Тела и Крови Господней и вкушали немного постной пищи; потом все собирались в церкви, и после прилежной, коленопреклонен­ной молитвы старцы прощались друг с другом; и каждый с поклоном просил у игумена благословения на предлежащий подвиг путешеству­ю­щим. После этого открывались монастырские ворота, и с пением псалма «Господь – свет мой и спасение мое: кого мне бояться? Господь – крепость жизни моей: кого мне страшиться?» (Пс.26:1), иноки выходили в пустыню и переходили через реку Иордан. В монастыре оставались только один или двое старцев, не для охраны имущества – украсть там было нечего, – но чтобы не оставить церковь без богослужения. Каждый брал с собою немного пищи, сколько мог и хотел по сво­им телесным потребностям: один немного хлеба, другой – смоквы, кто – финики или моченую в воде пшеницу Некоторые ничего с собой не брали, кроме рубища на своем теле, и питались, когда принуждал их к тому голод, растущими в пустыне травами.

Перешедши через Иордан, все расходились далеко в разные стороны и не знали друг о друге, как кто постит­ся и подвизает­ся. Если кто видел, что другой идет к нему навстречу, то уходил в другую сторону и продолжал свою жизнь в одиноче­с­т­ве в постоян­ной молитве, вкушая в определен­ное время очень мало пищи. Так иноки проводили весь Великий пост и возвращались в монастырь за неделю до Воскресения Христова, когда церковь с ваиами² торже­с­т­вен­но празднует праздник Ваий. Придя в монастырь, никто из братин не спрашивал друг друга, как он провел время в пустыне и чем занимал­ся, имея свидетелем одну только свою совесть. Таков был монастырский устав Прииорданского монастыря.

Зосима, по обычаю того монастыря, также перешел через Иордан, взяв с собой ради немощи телесной немного пищи и ту одежду, которую носил постоян­но. Блуждая по пустыне, он совершал свой молитвен­ный подвиг и по-возможности воздерживал­ся от пищи. Спал он мало; где застанет его ночь, там уснет немного, сидя на земле, а рано утром пробуждает­ся и продолжает свой подвиг. Ему все больше и больше хотелось пройти вглубь пустыни и там найти одного из подвижников, который мог бы его наставить.

После двадцати дней пути, он однажды приостановил­ся и, обратив­шись на восток, стал петь шестой час³, исполняя обычные молитвы: во время своего подвига он, приостанавливаясь, пел каждый час и молил­ся. Когда он так пел, то увидал с правой стороны как будто тень человеческого тела. Испугав­шись и думая, что это бесовское наваждение, он стал креститься. Когда страх прошел, и молитва была окончена, он обернул­ся к югу и увидел человека нагого, опален­ного до черна солнцем, с белыми, как шерсть волосами, спускав­шимися только до шеи. Зосима побежал в ту сторону с большою радостью: в последние дни он не видал не только человека, но и животного. Когда этот человек издали увидал, что Зосима приближает­ся к нему, то поспешно побежал вглубь пустыни. Но Зосима как будто забыл и свою старость, и утомление от пути и бросил­ся догонять беглеца. Тот поспешно удалял­ся, но Зосима бежал быстрее и когда нагнал его настолько, что можно им было услышать друг друга, то возопил со слезами:

– Зачем ты, раб Бога Истин­ного, ради Коего поселил­ся в пустыне, убегаешь от меня грешного старца? Подожди меня, недостойного и немощного, надежды ради воздаяния за твой подвиг! Остановись, помолись за меня и ради Господа Бога, Который никем не гнушает­ся, преподай мне благословение.

Так восклицал Зосима со слезами. Между тем они достигли ложбины, как бы русла высохшей реки. Беглец устремил­ся на другую сторону, а Зосима, утомлен­ный и не имев­ший сил бежать дальше, усилил слезные мольбы свои и остановил­ся. Тогда бежав­ший от Зосимы наконец остановил­ся и сказал так:

– Авва⁴ Зосима! Прости меня ради Бога, что не могу предстать перед тобой: женщина я, как видишь, нагая, ничем не прикрытая в своей наготе. Но если ты хочешь преподать мне, грешной, свою молитву и благословение, то брось мне что-нибудь из своей одежды прикрыться, и тогда я обращусь к тебе за молитвой.

Страх и ужас объял Зосиму, когда он услышал свое имя из уст той, которая никогда его не видала и о нем ничего не слыхала.

«Если бы она не была прозорливой, – подумал он, – то не назвала бы меня по имени».

Быстро исполнил он ее желание, снял с себя ветхую, разорван­ную одежду и, отворотив­шись, бросил ей. Взяв одежду, она препоясалась и, насколько было возможно, прикрыла свою наготу. Потом она обратилась к Зосиме с такими словами:

– Зачем ты, авва Зосима, пожелал увидеть меня, грешную жену? Хочешь что-либо услышать или научиться от меня и потому не поленил­ся на трудный путь?

Но Зосима бросил­ся на землю и просил у нее благословения. Она также склонилась на землю, и так оба лежали, прося другу друга благословения; слышно было только одно слово «благослови!» После долгого времени она сказала старцу:

– Авва Зосима! Ты должен благословить и сотворить молитву, потому что ты облечен саном иерея и уже много лет предсто­ишь святому алтарю, совершая Божест­вен­ные таин­ства.

Эти слова повергли старца еще в больший страх. Обливаясь слезами, он сказал ей, с трудом переводя дыхание от трепета:

– О духовная матерь! Ты приблизилась к Богу, умертвив телесные немощи. Божий дар на тебе проявляет­ся больше, чем на других: ты никогда не видала меня, но называешь меня по имени и знаешь мой сан иерея. Посему лучше ты меня благослови ради Бога и преподай свою святую молитву.

Тронутая настойчивостью старца, она благословила его с такими словами:

– Благословен Бог, хотящий спасения душам человеческим!

Зосима ответствовал «аминь», и оба поднялись с земли. Тогда она спросила старца:

– Человек Божий! Зачем ты пожелал посетить меня нагую, не украшен­ную никакими добродетелями? Но благодать Святого Духа привела тебя, чтобы, когда нужно, сообщить мне и о земной жизни. Скажи же мне, отец, как теперь живут христиане, царь и святые церкви?

– Вашими святыми молитвами, – отвечал Зосима, – Бог даровал церкви прочный мир⁵. Но склонись к мольбам недостойного старца и помолись Господу за весь мир и за меня грешного, чтобы мое скитание по пустыне не прошло бесплодным.

– Скорее тебе, авва Зосима, – сказала она, – как имеющему священ­ный сан, подобает помолиться за меня и за всех; ибо ты к сему и предназначен. Но из долга послушания я исполню твою волю.

С этими словами она обратилась на восток; возведши очи кверху и подняв руки, она начала молиться, но так тихо, что Зосима не слышал и не понимал слов молитвы. В трепете, молча стоял он, поникнув головой.

«Призываю Бога во свидетели, – рассказывал он, – что через некоторое время я приподнял глаза и увидал ее поднявшеюся на локоть⁶ от земли; так она стояла на воздухе и молилась». Увидев это, Зосима затрепетал от страха, со слезами повергнул­ся на землю и только про­износил:

– Господи, помилуй!

Но тут его смутила мысль, не дух ли это и не привидение ли, как бы молящееся Богу. Но святая, подняв старца с земли, сказала:

– Зачем, Зосима, тебя смущает мысль о привидении, зачем думаешь, что я дух, соверша­ю­щий молитву? Умоляю тебя, блажен­ный отец, уверься, что я жена грешница, очищен­ная только святым крещением; нет, я не дух, а земля, прах и пепел, я плоть, не помышля­ю­щая быть духом.

С этими словами она осенила крестным знамением свое чело, очи, уста, грудь и продолжала:

– Да избавит нас Бог от лукавого и от сетей его, потому что велика брань⁷ его на нас.

Слыша такие слова, старец припал к ногам ее и со слезами воскликнул:

– Именем Господа нашего Иисуса Христа, Бога истин­ного, рожден­ного от Девы, ради Коего ты, нагая, так умертвила свою плоть, заклинаю тебя, не скрывай от меня, но все расскажи о твоей жизни, и я прославлю величие Божие. Ради Бога, скажи все не для похвальбы, а чтобы дать наставление мне грешному и недостойному. Я верю в Бога моего, для Коего ты живешь, что я направил­ся в эту пустыню имен­но для того, чтобы Бог прославил твои дела: путям Божиим мы не в силах противостоять. Если бы Богу не было угодно, чтобы ты и твои подвиги сделались известны, Он не открыл бы тебя мне и меня не укрепил бы на такой далекий путь по пустыне.

Много убеждал Зосима ее и другими словами, а она, подняв его, сказала:

– Прости меня, святой отец, я стыжусь рассказать о позорной жизни моей. Но ты видел мое нагое тело, так я обнажу и душу мою, и ты узнаешь, сколько в ней стыда и позора. Я откроюсь тебе, не хвалясь, как ты говорил: о чем хвалиться мне, избран­ному сосуду диаволь­скому! Но если начну рассказ о своей жизни, ты убежишь от меня, как от змеи; твой слух не выдержит повести о моем беспутстве. Однако я расскажу, ничего не умолчав; только прошу тебя, когда узнаешь жизнь мою, не забывай молиться за меня, чтобы мне получить какую-либо милость в день судный.

Старец с неудержимыми слезами просил ее поведать о своей жизни, и она так начала рассказы­вать о себе:

«Я, святой отец, родилась в Египте, но будучи 12 лет от роду, когда были живы еще мои родители, я отвергла их любо­вь и отправилась в Александ­рию⁸. Как я потеряла свою девическую чистоту и стала неудержимо, ненасытно преда­ваться любо­деянию, – об этом без стыда я не могу даже помыслить, не только простран­но рассказы­вать; скажу только кратко, чтобы ты узнал о неудержимой моей похоти. Семнадцать лет, и даже больше, я совершала блуд со всеми, не ради подарка или платы, так как ничего ни от кого я не хотела брать, но я так рассудила, что даром больше будут приходить ко мне и удовлетворять мою похоть. Не думай, что я была богата и оттого не брала, – нет, я жила в нищете, часто голодная пряла охлопья, но всегда была одержима желанием еще более погрязнуть в тине блуда: я видела жизнь в постоян­ном бесчестии. Однажды, во время жатвы, я увидела, что много мужей – и египтян, и ливийцев⁹ идут к морю. Я спросила одного встречного, куда спешат эти люди? Тот ответил, что они идут в Иерусалим на предстоящий в скором времени праздник Воздвижения Честного и Животворящего Креста. На мой вопрос, возьмут ли они и меня с собой, он сказал, что если у меня есть деньги и пища, то никто не будет препятство­вать. Я сказала ему: «Нет, брат, у меня ни денег, ни пищи, но все-таки я пойду и сяду с ними в один корабль, а они меня пропитают: я отдам им свое тело за плату». – Я хотела пойти для того, чтобы, – прости меня, мой отец, – около меня было много людей, готовых к похоти. Говорила тебе я, отец Зосима, чтобы ты не принуждал меня рассказы­вать про мой позор. Бог свидетель, я боюсь, что сво­ими словами я оскверняю самый воздух».

Орошая землю слезами, Зосима воскликнул:

– Говори, мать моя, говори! Продолжай свою по­учи­тель­ную повесть!

«Встретив­шийся юноша, – продолжала она, – услышав мою бесстыдную речь, засмеял­ся и отошел прочь. А я, бросив случив­шуюся при мне пряслицу, поспешила к морю. Оглядев путеше­с­т­вен­ников, я заметила среди них человек десять или больше, стоявших на берегу; они были молоды и, казалось, подходили к моему вожделению. Другие уже вошли в корабль.

Бесстыдно, по обыкновению, я подбежала к стоявшим и сказала: «Возьмите и меня с собою, я вам буду угождать». Они засмеялись на эти и подобные слова, и видя мое бесстыдство, взяли с собой на корабль, и мы отплыли. Как тебе, человек Божий, сказать, что было дальше? Какой язык, какой слух вынесет рассказ о позорных делах, совершен­ных мною на корабле во время пути: я увлекала на грех даже против воли, и не было постыдных дел, каким бы я не научала. Поверь, отец, я ужасаюсь, как море перенесло такой разврат, как не разверзлась земля и не погрузила меня живою в ад после совращения столь многих людей! Но я думаю, что Бог ожидал моего покаяния, не желая смерти грешника, но с долготерпением ожидая обращения.

С такими чувствами прибылая в Иерусалим и все дни до праздника поступала по-прежнему, и даже хуже. Я не только не доволь­ствовалась юношами, быв­шими со мной на корабле, но еще собирала на блуд местных жителей и стран­ников. Наконец, наступил праздник Воздвижения Честного Креста, и я как и прежде, пошла совращать юношей. Увидев, что рано утром все, один за другом, идут в церковь, отправилась и я, вошла со всеми в притвор и, когда наступил час святого Воздвижения Честного Креста Господня, попыталась с народом проникнуть в церковь. Как я ни старалась протесниться, но народ меня отстранял. Наконец, с большим трудом приблизилась к дверям церкви и я, окаян­ная. Но все невозбран­но входили в церковь, а меня не допускала какая-то Божест­вен­ная сила. Я снова попыталась войти, и снова была отстранена, осталась одна в притворе. Думая, что это про­исходит от моей женской слабости, я вмешалась в новую толпу, но старание мое оказалось тщетным; моя грешная нога уже касалась порога, всех невозбран­но церковь принимала, меня одну окаян­ную она не допускала; как будто нарочно приставлен­ная, многочислен­ная, во­инская стража, неведомая сила задерживала меня – и вот я опять оказалась в притворе. Так три-четыре раза я напрягала силы, но не имела успеха. От изнеможения я не могла более вмеши­ваться в толпу входящих, все тело мое болело от тесноты и давки. Отчаявшись, я со стыдом отступила и встала в углу притвора. Очнув­шись, я подумала, какая вина не дозволяет мне видеть животворящее древо Креста Господня. Свет спаси­тель­ного разума, правда Божия, освеща­ю­щая душевные очи, коснулась сердца моего и указала, что мерзость дел мо­их возбраняет мне войти в церковь. Тогда я стала горько плакать, с рыданиями бить себя в грудь и вздыхать от глубины сердца.

Так я плакала, стоя в притворе. Подняв глаза, я увидала на стене икону Пресвятой Богородицы и, обратив к ней телесные и душевные очи, воскликнула:

– О Владычица, Дева, рождшая Бога плотию! Я знаю, глубоко знаю, что нет чести Тебе и хвалы, когда я, нечистая и скверная, взираю на Твой лик Приснодевы, чистой телом и душой. Праведно, если Твоя дев­с­т­вен­ная чистота погнушает­ся и возненавидит меня блудницу. Но я слышала, что рожден­ный Тобою Бог для того и воплотил­ся, чтобы приз­вать грешников к покаянию. Приди же ко мне, оставлен­ной всеми, на помощь! Повели, чтобы мне не возбранен был вход в церковь, дай мне узреть Честное древо, на котором плотию был распят рожден­ный Тобой, пролив­ший святую кровь Свою за избавление грешников и за мое. Повели, Владычица, чтобы и для меня, недостойной, открылись двери церкви для поклонения Божест­вен­ному Кресту! Будь моей верной поручи­тель­ницей перед Сыном Тво­им, что я более не оскверню своего тела нечистотою блуда, но, воззрев на крестное древо, отрекусь от мира и его соблазнов и пойду туда, куда поведешь меня Ты, поручи­тель­ница моего спасения.

Так я сказала. Подбодрен­ная верою и убежден­ная в мило­сердии Богородицы, я как будто по чьему-то побуждению, двинулась с того места, где молилась, и смешалась с толпой входящих в церковь. Теперь никто меня не отталкивал и не мешал дойти до дверей церкви. Страх и ужас напал на меня, я вся трепетала. Достигнув дверей, прежде для меня затворен­ных, я без труда вошла внутрь святой церкви и сподобилась видеть Животворящее древо, постигла тайны Божии, поняла, что Бог не отринет ка­ю­щегося. Падши на землю, я поклонилась Честному Кресту и облобызала его с трепетом. Потом я вышла из церкви к образу моей поручи­тель­ницы – Богородицы и, преклонив колена перед Ее святой иконой, так молилась:

– О присноблажен­ная Дева, Владычица Богородица, не погнушав­шись моей молитвы, Ты на мне показала Свое великое человеко­любие. Я видела славу Господню, блудная и недостойная зреть ее! Слава Богу, ради Тебя принима­ю­щему покаяние грешных! Вот все, что я грешная могу помыслить и сказать словами. Теперь, Владычица, пора исполнить то, что я обещалась, призывая Тебя поручи­тель­ницей: наставь меня, как будет Твоя воля, и научи, как довершить спасение на пути покаяния.

После этих слов я услыхала, как будто издалека, голос:

– Если перейдешь через Иордан, то найдешь себе полное успокоение.

Выслушав эти слова с верою, что они обращены ко мне, я со слезами воскликнула, взирая на икону¹⁰ Богородицы:

– Владычица, Владычица Богородица, не оставь меня! С этими словами я вышла из церковного притвора и быстро пошла вперед.

На дороге кто-то дал мне три монеты со словами:

– Возьми это, мать.

Я приняла монеты, купила три хлеба и спросила продавца, где путь к Иордану. Узнав, какие ворота ведут в ту сторону, я быстро пошла, проливая слезы. Так я провела весь день в пути, спрашивая дорогу у встречных и к третьему часу того дня, когда сподобилась узреть святой Крест Христов, уже на закате солнца, я дошла до церкви святого Иоан­на Крестителя у реки Иордана. Помолив­шись в церкви, я сошла к Иордану и омыла себе водой этой святой реки руки и лицо. Возвратив­шись в церковь, я причастилась Пречистых и Животворящих Тайн Христовых. Потом я съела половину одного хлеба, выпила воды из Иордана и уснула на земле. Рано утром, нашедши небольшую лодку, я переправилась на другой берег и снова обратилась к своей руководи­тель­нице-Богородице с молитвой, как ей будет благо­угодно наставить меня. Так я удалилась в пустыню, где и скитаюсь до сего дня, ожидая спасения, какое подаст мне Бог от душевных и телесных страданий».

Зосима спросил:

– Сколько же лет, госпожа, прошло, как ты водворилась в этой пустыни?

– Я думаю, – отвечала она, – протекло 47 лет, как я оставила святой город.

– Что же, – спросил Зосима, – ты находишь себе на пищу?

– Перешедши Иордан, – сказала святая, я имела два с половиной хлеба; они понемногу высохли, как бы окаменели, и их я вкушала понемногу несколько лет.

– Как ты могла благополучно прожить столько времени, и никакой соблазн не смутил тебя?

– Я боюсь отвечать на твой вопрос, отец Зосима: когда я буду вспоминать о тех бедах, какие я претерпела от мучив­ших меня мыслей, я боюсь, что они снова овладеют мною.

– Ничего, госпожа, – сказал Зосима, – не опускай в своем рассказе, я потому и спросил тебя, чтобы знать все подробности твоей жизни.

Тогда она сказала:

– Поверь мне, отец Зосима, что 17 лет прожила я в этой пустыне, борясь со сво­ими безумными страстями, как с лютыми зверями. Когда я принималась за пищу, я мечтала о мясе и вине, какие ела в Египте; мне хотелось выпить любимого мною вина. Будучи в миру, много пила я вина, а здесь не имела и воды; я изнывала от жажды и страшно мучилась. Иногда у меня являлось очень смущав­шее меня желание петь блудные песни, к которым я привыкла. Тогда я проливала слезы, била себя в грудь и вспоминала обеты, дан­ные мною при удалении в пустыню. Тогда я мыслен­но становилась перед иконою поручи­тель­ницы моей, Пречистой Богородицы и с плачем умоляла отогнать от меня мысли, смущав­шие мою душу. Долго я так плакала, крепко ударяя себя в грудь, и наконец как бы свет разливал­ся вокруг меня, и я успокаивалась от волнений. Как признаться мне, отец, в блудных вожделениях, овладевав­ших мною? Прости, отец. Огонь страсти загорал­ся во мне и опалял меня, понуждая к похоти. Когда на меня находил такой соблазн, то я повергалась на землю и обливалась слезами, представляя себе, что перед мною сто­ит Сама моя поручи­тель­ница, осуждает мое преступление и грозит за него тяжелыми мучениями. Повержен­ная на землю я не вставала день и ночь, пока тот свет не озарял меня и не отгонял смущав­шие меня мысли. Тогда я возводила очи к поручи­тель­нице своей, горячо прося помощи мо­им страданиям в пустыне – и действи­тель­но, Она мне давала помощь и руководство в покаянии. Так провела я 17 лет в постоян­ных мучениях. А после, и до сего времени, Богородица во всем – моя помощница и руководи­тель­ница.

Тогда Зосима спросил:

– Не было ли тебе нужды в пище и в одежде?

Святая отвечала:

– Окончив хлебы, через семнадцать лет, я питалась растениями; одежда, какая была на мне при переходе через Иордан, истлела от ветхости, и я много страдала, изнемогая летом от зноя, трясясь зимой от холода; так что много раз я, как бездыхан­ная, падала на землю и так долго лежала, претерпевая многочислен­ные телесные и душевные невзгоды. Но с того времени и до сегодня, сила Божия во всем преобразила мою грешную душу и мое смирен­ное тело, и я только вспоминаю о прежних лишениях, находя для себя неистощимую пищу в надежде на спасение: питаюсь и покрываюсь я всесильным словом Божиим, ибо «не хлебом одним будет жить человек!» (Мф.4:4). И совлекшиеся греховного одеяния не имеют убежища, укрываясь среди камен­ных расселин (ср. Иов.24:8; Евр.11:38).

Услыхав, что святая вспоминает слова Священ­ного Писания из Мо­исея, пророков и псалтири, Зосима спросил, не изучала ли она псалмы и другие книги.

– Не думай, – отвечала она с улыбкой, – что я со времени моего перехода через Иордан видела какого-либо человека, кроме тебя: даже зверя и животного я не видала ни одного. И по книгам я никогда не училась, не слыхала никогда из чьих-либо уст чтения или пения, но слово Божие везде и всегда просвещает разум и проникает даже до меня, неизвестной миру. Но заклинаю тебя воплощением Слова Божия: молись за меня, блудницу.

Так она сказала. Старец бросил­ся к ее ногам со слезами и воскликнул:

– Благословен Бог, творящий великие и страшные, дивные и славные дела, ко­им нет числа! Благословен Бог, показав­ший мне, как Он награждает боящихся Его! Во­истину, Ты, Господи, не оставляешь стремящихся к Тебе!

Святая не допустила старца поклониться ей и сказала:

– Заклинаю тебя, святой отец, Иисусом Христом, Богом Спасителем нашим, никому не рассказывай, что ты слышал от меня, пока Бог не возьмет меня от земли, а теперь иди с миром; через год ты снова увидишь меня, если нас сохранит благодать Божия. Но сделай ради Бога то, о чем тебя я попрошу: постом на будущий год не переходи через Иордан, как вы обыкновен­но делаете в монастыре.

Подивил­ся Зосима, что она говорит и о монастырском уставе, и ничего не мог промолвить, как только:

– Слава Богу, награжда­ю­щему любящих Его!

– Так ты, святой отец, – продолжала она, – останься в монастыре, как я говорю тебе, потому что тебе невозможно будет уйти, если и захочешь; во святой и великий четверг, в день тайной Христовой вечери, возьми в святой подоба­ю­щий сему сосуд животворящего Тела и Крови, принеси к мирскому селению на том берегу Иордана и подожди меня, чтобы мне причаститься Животворящих Даров: ведь с тех пор, как я причастилась перед переходом через Иордан в церкви Иоан­на Предтечи, до сего дня, я не вкусила святых Даров. Теперь я к сему стремлюсь всем сердцем, и ты не оставь моей мольбы, но непремен­но принеси мне Животворящие и Божест­вен­ные Тайны в тот час, когда Господь Сво­их учеников сделал участ­никами Своей Божест­вен­ной вечери. Иоан­ну, игумену монастыря, где ты живешь, скажи: смотри за собой и своей братией, во многом надо вам исправиться, – но скажи это не теперь, а когда Бог наставит тебя.

После этих слов она снова попросила старца молиться за нее и удалилась вглубь пустыни. Зосима, поклонив­шись до земли и поцеловав во славу Божию место, где стояли ее стопы, пошел в обратный путь, хваля и благословляя Христа, Бога нашего.

Пройдя пустыню, он достиг монастыря в тот день, когда обыкновен­но возвращались жив­шие там братья. О том, что видел, он умолчал, не смея рассказать, но в душе молил Бога дать ему еще случай увидеть дорогое лице подвижницы. Со скорбью он думал, как долго тянет­ся год и хотел, чтобы это время промелькнуло, как один день.

Когда наступила первая неделя великого поста, то все братия по обычаю и уставу монастырскому, помолив­шись, с пением, вышли в пустыню. Только Зосима, страдав­ший тяжелым недугом принужден был остаться в обители. Тогда вспомнил он слова святой: «Тебе невозможно будет уйти, если и захочешь!» Скоро оправив­шись от болезни, Зосима остал­ся в монастыре. Когда же возвратились братия и приблизил­ся день Тайной вечери, старец сделал все, указан­ное ему: положил в малую чашу Пречистого Тела и Крови Христа Бога нашего, и потом взяв в корзинку несколько сушеных смокв и фиников и немного вымочен­ной в воде пшеницы, поздним вечером вышел из обители и сел на берегу Иордана, ожидая прихода преподобной. Святая долго не приходила, но Зосима, не смыкая глаз, неустан­но всматривал­ся по направлению к пустыне, ожидая увидать то, чего так сильно желал. «Может быть, – думал старец, – я недосто­ин, чтобы она пришла ко мне, или она уже приходила раньше и, не нашедши меня, возвратилась обратно». От таких мыслей он прослезил­ся, вздохнул и, возведши очи к небу, стал молиться: «Не лиши, Владыко, снова узреть то лицо, которое сподобил меня увидеть! Не дай мне уйти отсюда не успокоен­ным, под бременем грехов, облича­ю­щих меня!» Тут ему на ум пришла другая мысль: «Если она и подойдет к Иордану, а лодки нет, как она переправит­ся и придет ко мне, недостойному? Увы мне грешному, увы! Кто лишил меня счастья видеть ее?» Так думал старец, а преподобная уже подошла к реке. Увидев ее, Зосима с радостью встал и возблагодарил Бога. Его еще мучила мысль, что она не может перейти Иордан, когда он увидел, что святая, озаря­емая блеском луны, перекрестила крестным знамением реку, спустилась с берега на воду и пошла к нему по воде, как по твердой земле. Видя это, удивлен­ный Зосима хотел ей поклониться, но святая, еще шествуя по воде, воспротивилась этому и воскликнула: «Что ты делаешь? Ведь ты священ­ник и несешь Божест­вен­ные Тайны!» Старец послушал­ся ее слов, а святая, вышедши на берег, попросила у него благословения. Объятый ужасом от дивного видения, он воскликнул: «Во­истину Бог исполняет Свое обещание уподобить Себе спаса­ю­щихся по мере сил сво­их! Слава Тебе, Христу Богу нашему, показав­шему мне через рабу Свою, как я еще далек от совершен­ства!» Потом святая попросила прочитать Символ веры и молитву Господню. По окончании молитвы, она причастилась Пречистых и Животворящих Христовых Тайн и по обычаю иноческому поцеловала старца, после чего вздохнула и со слезами воскликнула:

– Ныне отпущаеши рабу Твою, Владыко, по глаголу Твоему с миром, яко видеста очи мои спасение Твое (Лк.2:29–30).

Потом, обратись к Зосиме, святая сказала:

– Умоляю тебя, отче, не откажи исполнить еще одно мое желание: теперь иди в свой монастырь, а на следу­ю­щий год приходи к тому же ручью, где ты прежде беседовал со мной; приходи ради Бога, и снова увидишь меня: так хочет Бог.

– Если бы было можно, – отвечал ей святой старец, – я хотел бы всегда следо­вать за тобой и видеть твое светлое лицо. Но прошу тебя, исполни мое, старца, желание: вкуси немного пищи, принесен­ной мною.

Тут он показал, что принес в корзине. Святая притронулась концами пальцев к пшенице, взяла три зерна и поднесши их к устам, сказала:

– Этого довольно: благодать пищи духовной, сохраня­ю­щей душу не осквернен­ной, насытит меня. Снова прошу тебя, святой отец, молись за меня Господу, поминая мое окаян­ство.

Старец поклонил­ся ей до земли и просил ее молитв за церковь, за царей и за него самого. После этой слезной просьбы он простил­ся с нею с рыданиями, не смея дальше удержи­вать ее. Если бы и хотел, он не имел силы остановить ее. Святая снова осенила крестным знамением Иордан и, как прежде, перешла как посуху через реку. А старец возвратил­ся в обитель, волнуемый и радостью и страхом; он укорял себя в том, что не узнал имени преподобной, но надеял­ся узнать это в будущем году.

Прошел еще год. Зосима опять пошел в пустыню, исполняя монастырский обычай, и направил­ся к тому месту, где имел дивное видение. Он прошел всю пустыню, по некоторым признакам узнал искомое место и стал вниматель­но вгляды­ваться по сторонам, как опытный охотник, ищущий богатой добычи. Однако он не увидал никого, кто бы приближал­ся к нему. Обливаясь слезами, он возвел очи к небу и стал молиться: «Господи, покажи мне Свое сокровище, никем не похищаемое, скрытое Тобою в пустыне, покажи мне святую праведницу, этого ангела во плоти, с коей не досто­ин сравниться весь мир!» Про­износя такую молитву, старец достиг места, где протекал ручей и, став на берегу, увидал к востоку преподобную, лежащую мертвой; руки у нее были сложены, как подобает у лежащих во гробу, лице обращено на восток. Быстро он приблизил­ся к ней и припав к ногам ее, благоговейно облобызал и оросил их сво­ими слезами. Долго он плакал; потом, прочитав положен­ные на погребение псалмы и молитвы, он стал думать, можно ли погребать тело преподобной, будет ли ей это угодно. Тут он увидел у головы блажен­ной такую надпись, начертан­ную на земле: «Погреби, авва Зосима, на этом месте тело смирен­ной Марии, отдай прах праху. Моли Бога за меня, скончав­шуюся в месяце, по-египет­ски Фармуфий, по-римски апреле, в первый день, в ночь спаси­тель­ных Страстей Христовых, по причащении Божест­вен­ных Тайн¹¹».

Прочитав надпись, старец прежде всего подумал, кто мог это начертать: святая, как она сама говорила, не умела писать. Но он очень был обрадован, что узнал имя преподобной. Кроме того, он узнал, что святая, причастив­шись на берегу Иордана, в один час достигла места своей кончины, куда он прошел после двадцати дней трудного пути, и тотчас предала душу Богу.

«Теперь, – подумал Зосима, – надо исполнить повеление святой, но как мне, окаян­ному, выкопать яму без всякого орудия в руках?» Тут он увидел около себя брошен­ный в пустыне сук дерева, взял его и начал копать. Однако сухая земля не поддавалась усилиям старца, он обливал­ся потом, но не мог ничего сделать. Горько вздохнул он из глубины души. Внезапно, подняв глаза, он увидел огромного льва, стоявшего у тела преподобной и лизав­шего ее ноги. Ужаснул­ся старец при виде зверя, тем более, что он вспомнил слова святой, что она никогда не видела зверей. Он ознаменовал себя крестным знамением в уверен­ности, что сила почив­шей святой охранит его. Лев стал тихо приближаться к старцу, ласково, как бы с любо­вью, глядя на него. Тогда Зосима сказал зверю: «Великая подвижница повелела мне погрести ее тело, но я стар и не могу выкопать могилы; нет у меня и орудия для копания, а обитель далеко, не могу скоро принести его оттуда. Выкопай же ты когтями сво­ими могилу, и я погребу тело преподобной».

Лев как будто понял эти слова и передними лапами выкопал яму, достаточную для погребения. Старец снова омочил слезами ноги преподобной, прося ее молитв за весь мир и покрыл ее тело землей. Святая была почти нагая – старая, изорван­ная одежда, которую ей бросил Зосима при первой встрече, едва прикрывала ее тело. Потом оба удалились: лев, тихий, как ягненок, вглубь пустыни, а Зосима в свою обитель, благословляя и прославляя Христа, Бога нашего.

Пришедши в монастырь, он, ничего не скрывая, что видел и слышал, рассказал всем инокам о преподобной Марии. Все удивлялись величию Божию и решили со страхом, верою и любо­вью почитать память преподобной и праздно­вать день ее преставления.

Игумен Иоан­н, как о том передавала еще преподобная Мария авве Зосиме, нашел некоторые неисправности в монастыре и устранил их с Божьею помощью. А святой Зосима после долгой, почти во сто лет, жизни покончил свое земное суще­с­т­вование и перешел к вечной жизни, к Богу¹². Рассказ его о преподобной Марии иноки того монастыря устно передавали на общее по­учение один другому, но письмен­но не излагали о подвигах святой.

А я, – прибавляет святой Софроний, – услышав рассказ, записал его. Не знаю, может быть, кто-либо другой, лучше осведомлен­ный, уже написал житие преподобной, но и я, насколько мог, записал все, излагая одну истину. Бог, творящий дивные чудеса и щедро одаря­ю­щий обраща­ю­щихся к Нему с верою, да наградит ищущих себе наставления в этой повести, слуша­ю­щих, чита­ю­щих и по­усердствовав­ших записать ее, и да подаст им участь блажен­ной Марии вместе со всеми, когда-либо угодив­шими Богу сво­ими благо­честивыми мыслями и трудами.

Воздадим же и мы славу Богу, Царю вечному, и да подаст Он нам Свою милость в день судный ради Иисуса Христа, Господа нашего, Коему подобает всякая слава, честь, держава и поклонение со Отцем и Пресвятым и Животворящим Духом ныне, и всегда, и во все веки. Аминь¹³.

Тропарь, глас 8:

В тебе, мати, известно спасеся еже по образу: приимши бо крест, последовала еси Христу, и деющи учила еси презирати убо плоть, преходит бо: прилежати же о души, вещи безсмертней, темже и со ангелы срадует­ся, преподобная Марие, дух твой.

Кондак, глас 4:

Греха мглы избежав­ши, покаяния светом озарив­ши твое сердце славная, пришла еси ко Христу: сего всенепорочную и святую матерь молитвен­ницу милостивную принесла еси. Отонудуже и прегрешений обрела еси оставление, и со ангелы присно срадуешися.

 

	Память празднуется 22 июля (ст.ст) — 4 августа (нов.ст.) В небольшом городе Магдале, на берегу Геннисаретского озера, когда-то родилась и выросла женщина, имя которой навеки вошло в евангельскую историю.  Евангелие ничего не говорит нам о юных годах Марии, но Предание сообщает, что Мария из Магдалы была молода, красива и вела грешную жизнь.

В Евангелии говорится, что Господь изгнал из Марии семь бесов. 
С момента исцеления Мария начала новую жизнь. Она стала верной ученицей Спасителя.

Евангелие повествует, что Мария Магдалина следовала за Господом, когда Он с апостолами проходил по городам и селениям Иудеи и Галилеи с проповедью Царствия Божия. 
Вместе с благочестивыми женщинами — Иоанной, женой Хузы (домоправителя Иродова), Сусанной и другими она служила Ему от имений своих (Лк. 8, 1-3) и, несомненно, разделяла с апостолами благовестнические труды, в особенности среди женщин. 
Очевидно, ее вместе с другими женщинами имеет в виду евангелист Лука, рассказывая, что в момент шествия Христа на Голгофу, когда после бичевания Он нес на Себе тяжелый Крест, изнемогая под его тяжестью, женщины шли за Ним, плача и рыдая, а Он утешал их. 

Евангелие повествует, что Мария Магдалина находилась и на Голгофе в момент распятия Господа. Когда все ученики Спасителя разбежались, она бесстрашно оставалась у Креста вместе с Богородицей и апостолом Иоанном.
Евангелисты перечисляют среди стоявших у Креста еще и мать апостола Иакова Меньшего, и Саломию, и других женщин, следовавших за Господом от самой Галилеи, но все называют первой Марию Магдалину, а апостол Иоанн, кроме Богоматери, упоминает только ее и Марию Клеопову. 
Это говорит о том, насколько выделялась она из среды всех женщин, окружавших Спасителя.

Она была верна Ему не только в дни Его славы, но и в момент Его крайнего уничижения и поругания. Она, как повествует евангелист Матфей, присутствовала и при погребении Господа. 
На ее глазах Иосиф с Никодимом внесли в гробницу Его бездыханное тело. 
На ее же глазах они завалили большим камнем вход в пещеру, куда зашло Солнце жизни…

Верная закону, в котором была воспитана, Мария вместе с другими женщинами пребыла весь последующий день в покое, ибо велик был день той субботы, совпадавший в тот год с праздником пасхи. Но все же пред наступлением дня покоя женщины успели запасти ароматы, чтобы в первый день недели прийти на рассвете к могиле Господа и Учителя и по обычаю иудеев помазать Его тело погребальными ароматами.
Надо полагать, что, сговорившись идти в первый день недели ко Гробу рано утром, святые женщины, не имели возможности встретиться друг с другом в день субботний, и как только забрезжил свет следующего дня, пошли к гробнице не совместно, а каждая из своего дома.
Евангелист Матфей пишет, что женщины пришли ко гробу на рассвете или, как выражается евангелист Марк, весьма рано, при восходе солнца; евангелист Иоанн, как бы дополняя их, говорит, что Мария пришла ко гробу настолько рано, что еще было темно. Видимо, она с нетерпением ждала окончания ночи, но, не дождавшись рассвета, побежала туда, где лежало тело Господа.

Итак, Мария пришла ко гробу одна. Увидев камень отваленным от пещеры, она в страхе поспешила туда, где жили самые близкие апостолы Христа — Петр и Иоанн. Услышав странную весть о том, что Господа унесли из гроба, оба Апостола побежали ко гробу и, увидев пелены и свернутый плат, изумились. Апостолы ушли и никому ничего не сказали, а Мария стояла около входа в мрачную пещеру и плакала. Здесь, в этом темном гробе, еще так недавно бездыханным лежал ее Господь. Желая убедиться, что гроб действительно пуст, она подошла к нему — и здесь сильный свет внезапно осиял ее. Она увидела двух Ангелов в белых одеяниях, сидящих одного у главы, а другого у ног, где было положено тело Иисусово. Услышав вопрос: «Женщина, что ты плачешь?» — она ответила теми же словами, которые только что сказала Апостолам: «Унесли Господа моего, и не знаю, где положили Его». Сказав это, она повернулась, и в этот момент увидела Иисуса Воскресшего, стоящего около гроба, но не узнала Его.
Затем, следуя повелению Господа, Мария Магдалина идет и возвещает ученикам Христовым о явлении ей Спасителя, и утешает их скорбь дивными словами: «Христос воскрес!» Вот поэтому, как первая, посланная от Самого Господа, благовестница Христова Воскресения, Мария Магдалина и именуется Церковью — «Равноапостольной».

В этом и заключается светлейшая черта всего дивного служения Марии Магдалины. 
В утро Воскресения Христова, она была удостоена видеть воскресшего Господа первая (после Божией Матери) из всех учеников и учениц Его, и первая стала вестницей Его воскресения. Апостолы проповедали Воскресение Христово всему миру, а Мария Магдалина проповедала Воскресение Христово самим апостолам: таким образом, она как бы была апостолом для апостолов! 
А затем, вместе с другими мироносицами, она переходила из дома в дом, от одних учеников Христовых к другим, и всем несла отрадное благовестие:

— «Христос воскрес! Воистину воскрес!»

И из этого малого семени — преданной горсточки учеников и учениц Христовых — выросло огромное дерево Христовой Церкви, и по всей земле были пронесены торжественные слова первого благовестия Марии Магдалины: «Христос воскрес! Воистину воскрес!»

Святая равноапостольная мироносица Мария Магдалина самоотверженно исполнила первую и главную заповедь Христа Спасителя — возлюбила Господа всем сердцем своим, всей душою своей, всем разумением своим и всей крепостью своей, и в этом она служит образцом истинной всецелой любви каждого христианина к Богу Спасителю нашему.

После Вознесения Господня, святая Мария Магдалина сперва оставалась с Пресвятой Богородицей и апостолами, помогая им в распространении христианской веры в Иерусалиме, а затем отправилась по другим странам, всюду проповедуя свое благовестие. Посетив, между прочим, Италию, Мария Магдалина изыскала случай явиться к царствовавшему в то время императору Тиверию и поднесла ему яйцо, окрашенное в красный цвет, сказав при этом: «Христос воскрес!»

Император Тиверий не был удивлен бедностью Марииного подношения, т.к. он был знаком с древним восточным обычаем бедных людей подносить в дар разные плоды своей местности или яйца птиц в знак почета, но он удивился неслыханному приветствию. Возбудив любопытство императора, Мария Магдалина начала свою горячую проповедь о воскресении и учении Христа Спасителя. По преданию, Тиверий уверовал во Христа и царским указом пригрозил наказывать всякого, кто осмелился бы оскорблять христиан.

Христиане того времени, узнав о том впечатлении, которое произвело на Тиверия подношение красного яйца со словами «Христос воскрес!», начали подражать Марии Магдалине в этом и, при воспоминании Воскресения Христова, стали дарить красные яйца и говорить: «Христос воскрес!… Воистину воскрес!»…

Мало-по-малу этот обычай распространился повсюду и сделался всеобщим между христианами всего мира, а яйцо стало символом Воскресения Христова и общего воскресения мертвых, и нашего возрождения в жизнь будущую.

Мария Магдалина продолжала свое благовестие в Италии и в самом городе Риме. 
Очевидно, именно ее имеет в виду апостол Павел в своем Послании к Римлянам (16, 6), где вместе с прочими подвижниками проповеди евангельской упоминает Марию (Мариам), которая, как он выражается, «много потрудилась для нас». Очевидно, они беззаветно служили Церкви и своими средствами, и своими трудами, подвергаясь опасностям, и разделяла с Апостолами труды проповедничества.

По Церковному же преданию, она пробыла в Риме до прибытия туда апостола Павла и еще два года спустя после отбытия его из Рима после первого суда над ним. Из Рима святая Мария Магдалина уже в преклонном возрасте переселилась в Ефес, где неустанно трудился святой апостол Иоанн, который с ее слов написал 20-ю главу своего Евангелия. 

Там закончила святая земную жизнь и была погребена.
Ее святые мощи были в IХ веке перенесены в столицу Византийской империи — Константинополь и положены в храме монастыря во имя святого Лазаря. В эпоху крестовых походов они были перенесены в Италию и положены в Риме под алтарем Латеранского собора. Часть мощей Марии Магдалины находится во Франции близ Марселя, где над ними у подножия крутой горы воздвигнут в честь ее великолепный храм.

Православная Церковь свято чтит память святой Марии Магдалины — женщины, призванной Самим Господом от тьмы к свету и от власти сатаны к Богу.
Погрязшая когда-то во грехе, она, получив исцеление, бесповоротно начала новую, чистую жизнь и никогда не колебалась на этом пути. Мария была верна Господу не только тогда, когда Он, изгнав из нее семь бесов, окруженный восторженным народом, проходил по городам и селениям Палестины, снискав Себе славу чудотворца, но и тогда, когда все ученики из страха покинули Его и Он, уничиженный и распятый, в муках висел на Кресте. Вот почему Господь, зная ее верность, именно ей первой явился, восстав от гроба, и именно ее сподобил быть первой же проповедницей Своего Воскресения.