Житие святой Ольги, княгини Российской
ВСЛЕД за памятью блаженного отца иночествующих Антония Церковь отечественная вспоминает в празднествах своих общую мать христианства на Руси, блаженную Ольгу, которая, по выражению древнего Нестора, была как денница, предтекующая солнцу в христианской земле, или как заря пред светом дневным, ибо она воссияла, подобно луне, во мраке ночи, то есть во тьме язычества неверных человеков, блистая как бисер в нечистой земле, потому что не чисты были люди, не омовенные крещением святым; она же омылась купелью и совлеклась греховной одежды ветхого человека Адама и облеклась в нового, который есть Христос. Посему и мы к ней воскликнем: «Радуйся, обращение русской земли к Богу, и начаток примирения нашего, первая взошедшая в царство небесное, которую восхваляют сыны русские, как свою руководительницу, по смерти молящую Бога за свою Русь».
Светлое лицо Ольги, прославленное мудрым правлением во дни язычества и ещё более обращением её к христианству, которое указала она своему великому внуку, сделалось искони предметом любви народной, и много сохранилось о ней преданий, языческих и христианских; каждое из них проникнуто духом своей веры, и потому не нужно удивляться, если язычество, думая прославить свою княгиню, яркими чертами изобразило то, что казалось ему первою добродетелью,- месть за супруга. Более отрадны предания о первых днях её юности, которые дышат свежестью чистых нравов славянских: это первое явление Ольги на её высокое поприще. Неизвестно, почему слывёт она в предании правнучкою Гостомысла, вождя славян, призвавшего Рюрика в древний Новгород; так названа она у Святителя Димитрия, описавшего её житие: сердцу человеческому сродно совокуплять всё великое и именитое воедино.
Сын Рюрика, потешаясь княжескою ловлей в пределах Псковских, пришёл однажды на берег реки Великой, недалеко от селения Выбуцкого, где была родина Ольги; не было ладьи для князя, чтобы переплыть реку, и вот он видит юного пловца, плывущего на малом челноке. Кликнул ему Игорь, чтоб принял в ладью свою и перевёз через реку; когда же во время плавания взглянул на лицо гребца, узнал Игорь в мнимом юноше красную девицу, и страстно воспламенилось сердце князя; но старческий разум дан был сей юной деве, и целомудренным словом удержала она страстный порыв своего князя. Изумился Игорь мудрости девичьей, и, хотя скрылась от взоров на берегу реки, глубокое оставила она впечатление в его сердце, и уже не мог он более забыть девы Псковской.
Протекло немного времени; Игорь возвратился с правителем Олегом в престольный Киев, недавно им завоёванный, от князей русских Аскольда и Дира; мудрый Олег искал невесты княжескому своему питомцу, но уж в сердце Игоря давно был сделан выбор невесты: он велел вызвать ту, что перевезла его через реку Великую, в час ловли в дремучих лесах Пскова, и правнучка Гостомысла оставила лёгкое весло малой ладьи своей, чтобы взяться впоследствии за кормило государственное. Ольгою назвал её Олег, украсив именем своим юную деву, которой как бы сообщил через то правительственную свою мудрость, и под этим именем она прославилась в Церкви, хотя другое священное имя равнопрестольной матери великого Константина было дано ей в святой купели, из коей воссияло христианство на всю Русь.
Многие протекли годы; скончался мудрый правитель, возвеличивший на юге княжение русское, протекли и тридцать лет княжения Игорева, не всегда счастливого в битвах с греками и соседними древлянами. Изменою погиб он в их городе Коростене, и здесь начинаются сказания языческие о мщении Ольги за смерть любимого супруга. Она была ещё во цвете возраста, когда осталась вдовой с малолетним сыном Святославом, и мужественною рукою взяла бразды правления до совершеннолетия сына, ибо ещё при жизни Игоря привыкла уже уважать её дружина варяжская и покорилась доблести женской; храброго вождя Свенельда назначила она военачальником дружины, опытного старца Асмуда — дядькою сына и мыслями обратилась к ограждению слабого княжества от насилия древлян, превознесённых смертью её мужа. Князь их Мал, слыша о мудрости и красоте Ольги, искал руки её, но послы древлянские, пришедшие в Киев с сим гордым предложением для вдовы убиенного князя, первые подверглись её мщению. Гордо велели они нести себя киевлянам в ладьях своих и были брошены в глубокую яму перед теремом вдовы Игоревой. Другие, более именитые послы древлянские, не ведавшие участи первых, пришли с тем же предложением и подверглись той же бедственной доле: их угостили насмерть русскою баней.
Тогда послала послов своих княгиня к князю древлянскому, чтобы готовил для неё тризну над могильным курганом Игоря; сварили яствы и меда, пришла с дружиною княгиня; собрались гости древлянские и упились мёдом: они заснули, но непробудным сном, ибо на них обрушилась месть дружины варяжской за своего князя; никто из них не возвратился в Коростень. Возникла война, когда обнаружилось мщение; Святослав, ещё отроком, впервые повёл в бой свои дружины и детскою рукой пустил копьё; оно упало к ногам его ратного коня, ибо ещё не в силах был метать далее, но этот первый воинский порыв княжеского отрока решил битву. «Начал князь наш, потянем!» — воскликнул воевода Свенельд, и дружина варяжская, устремившись в бой, опрокинула врагов. К стенам Коростеня подступили руссы; во главе их стояла сама княгиня. Древляне просили мира, Ольга требовала дани, и дани странной, в которой таилась женская хитрость: по два голубя и по три воробья с каждого дыма; но к вечеру каждая птица принесла на хвосте своём искру пламени в присное гнездо своё, и запылал повсюду Коростень. Так совершилось мщение и пало могущество древлян, опасное руссам; но здесь оканчивается и темная сторона язычества для Ольги; перед нею открывается новое светлое поприще христианства, на которое она была призвана свыше, не для себя только, но и для своего народа, чтобы быть денницею наступавшего дня.
Уже около полувека зародилось христианство в южных пределах Руси, с тех пор, как князья варяжские, Аскольд и Дир, ходили на судах своих осаждать Царьград и там, разбитые чудно возбуждённою бурей, при погружении в море ризы Богоматери, исповедали Бога истинного; они приняли святое крещение и принесли новую веру в своё отечество; в Киеве было уже довольно христиан в княжение Игоря, потому что при мнимом договоре его с греками, когда варяги-язычники присягали на холме Перуновом, повергнув перед кумиром свои ратные доспехи, христиане русские присягали в церкви святого пророка Ильи. Мудрая Ольга, властвуя над язычниками и христианами, могла ли не быть проникнута истиною евангельской, тогда особенно, когда вручила бразды правления возмужавшему сыну и, чуждая дел царственных, могла избрать себе единое на потребу — спасение души своей. Без сомнения, был ей от Бога послан руководитель на пути спасения, ибо впоследствии мы видим при ней некоего пресвитера Григория, который сопутствовал ей в Царьграде и оставался при ней до конца её жизни; он, вероятно, убедил княгиню искать Православия вместе с христианством на Востоке, потому что есть сказание в летописях западных, будто Ольга посылала к императору немецкому Оттону Великому просить у него епископов и проповедников в свою землю; довольно странно, однако, чтобы княгиня русская обращалась на Запад ради христианства, когда уже в престольном её городе были христиане, заимствовавшие веру свою из Царьграда, с которым были руссы издавна в сношениях политических и торговых.
Но ещё прежде странствия своего в Царьград, когда ещё в руках Ольги было кормило правительственное, обошла она северные пределы своего пространного княжения, Новгород и родную её область Псковскую, везде установляя погосты, и дани, и перевозы по рекам; повсюду сохранилась память мудрых её распоряжений и временных становищ; в Пскове ещё хранятся её сани, говорит Нестор-летописец, живший более века после неё. В то время основала она на родине своей, при впадении реки Псковы в Великую, новый город Псков, который сделался средоточием всей области. По местному преданию, было ей тут чудное видение: три яркие луча воссияли посреди дремучего бора, и это послужило ей знамением будущего христианства, к которому была уже расположена душевно. Устроив таким образом дела княжения и будучи уверена в любви сыновней, она могла спокойно идти в Царьград, чтобы исполнить давнее желание своего сердца.
Около 959 года княгиня русская туда отплыла и, хотя есть разногласие между Нестором и летописцами греческими о времени и некоторых случаях пребывания в Царьграде, однако Кедрин вместе с Нестором свидетельствуют о её крещении, и сам царственный летописец Константин Багрянородный, восседавший тогда на императорском престоле, в книге своей об обрядах двора византийского подробно описывает торжественный прием княгини русской в палатах царских. Многочисленная дружина сопровождала Ольгу; были с нею особы княжеские, её свойственницы и многие именитые жёны, племянник её и пресвитер Григорий, до двадцати послов русских, кроме бояр Святослава, переводчики и более сорока гостей или купцов русских, обыкновенно проживавших в Царьграде, которые все присоединились к её дружине, чтобы оказать почесть своей княгине. В среду, 9 сентября, был торжественный приём, но, как видно впоследствии из слов самой Ольги, не скоро был назначен торжественный день сей, и долго простояла она на судах в пристани Царьградской Золотого Рога (называемой Судом в летописях наших), покамест происходили условия о приёмных обрядах, на которые обращали тщательное внимание при дворе византийском.
Княгиня русская при вступлении в палаты императорские остановилась в преддверии их там, где Логофет империи предлагал обычные вопросы послам иноземным; в отдалении от неё стояли сопровождавшие её послы и гости. Тогда Логофет ввел Великую княгиню в ту Золотую Палату, где обыкновенно восседали императоры на своих престолах для приёма царственных особ во всём блеске царского двора, окружённые своими сановниками, из коих каждый носил на себе отличие своего высокого сана. Побеседовав с императором Багрянородным, она должна была идти через многие покои в Августеон, или круглое здание с крытыми переходами, и там долго сидела в ожидании второго представления императрице. В палате Юстиниановой устроено было возвышенное место, покрытое багряными коврами, на котором стоял трон императора Феофила и рядом с ним золотые царские кресла. На троне сидела императрица, супруга Константинова, на креслах её невестка Феофания. Княгиню русскую проводили из Августеона в залу Юстинианову, где собран был весь двор царский: там от имени царицы великий Вестиарий предложил ей также несколько вопросов. Потом императрица удалилась во внутренние покои, где находился император со всем своим семейством; туда же приглашена была и княгиня Ольга и уж на свободе беседовала с царственными лицами.
Между тем великолепное пиршество приготовлено было в храмине Юстиниановой. Императрица сидела опять на троне, и княгиня Ольга, в знак уважения к супруге великого царя, стояла до того времени, пока ей не указали место за особым столом с придворными боярами. Послы и гости российские обедали в другой храмине, так называемой златой палате; потом дарили гостей деньгами: племяннику княгини дали тридцать милиаризий, или два с половиною червонца, каждому из родственных ей лиц — по двадцати, а послам и гостям — по двенадцати, пресвитеру Григорию — восемь, людям Святославовым — по пяти. На золотом, осыпанном камнями блюде поднесли самой княгине в дар пятьсот милиаризий, не более сорока двух червонцев. 18 октября, в воскресенье, княгиня вторично обедала во дворце и сидела за одним столом с императрицею, её невесткою, Романовою супругой и детьми его; император обедал в другой зале со всеми русскими гостями. Угощение заключилось также дарами, ещё более умеренными, нежели первые. Ольга получила только двести милиаризий, то есть не более шестнадцати червонных, а другие менее по соразмерности; по восточному обычаю такие дары означали одну лишь почесть.
Второе сие пиршество могло уже быть после крещения Ольги, о котором не упоминает Багрянородный писатель, потому что он касался только обрядов двора византийского, а не церковных действий. Летописец русский, желая возвеличить достоинство своей княгини, записал предание народное: император греческий, поражённый красою и разумом княгини, предложил ей разделить с ним престол византийский; она же, действуя с благоразумием, прежде нежели дать ему ответ на предложение брачное, просила себе крещения и никого другого не хотела иметь себе восприемником от купели, как самого державного.Просветившись же святым крещением, обличила неразумение царя правилами церковными о духовном родстве, воспрещавшими ей брак. Но Ольга уже была в преклонных летах, и не Цимисхий, которого называют летописи, восседал тогда на престоле, а Константин Багрянородный, имевший уже супругу, как видно из собственного его описания. Не определено также имя Патриарха, крестившего блаженную Ольгу, но судя по летосчислению, должно полагать, что это был не родственник царский Феофилакт, а заступивший место его Полиевкт, строгий постник, который совершил таинство возрождения духовного над пришедшею искать спасения в Царьграде.
Умилительны выражения летописи в том благоговении, с каким приняла святое крещение блаженная, радуясь душой и телом о своём спасении. «Благословенна ты в женах русских,- сказал ей Патриарх,- ибо ты возлюбила свет и оставила тьму, и благословят тебя сыны русские в последние их роды». Это было предзнаменованием её грядущей небесной славы. Поучая Ольгу вере Христовой, Патриарх заповедал ей устав церковный о посте и молитве, о милостыне и воздержании; она же, преклонивши голову, смиренно стояла, как губа напояемая, внимая поучению святительскому, и только сказала: «Молитвами твоими, Владыко святый, да охранена буду от сетей неприязни». Имя Елены, матери великого Константина, наречено было во святом крещении сей новой просветительнице земли Русской, и многими драгоценными дарами почтил её император, прежде нежели отпустить в её землю, ибо радостно было сие событие двору византийскому; как некогда царица Южская, пришедшая подивиться мудрости Соломоновой, так и сия блаженная Ольга приходила в Царьград, но не для того, чтобы искать одной лишь мудрости Божией, спасительной человекам. Посетив Патриарха, и испрашивая себе его напутственного благословения, она говорила ему: «Народ мой в язычестве, также и сын мой, помолись обо мне, Владыко святый, чтобы господь меня соблюл от всякого зла». С миром отпустил её святитель, сказав утешительное слово: «Чадо верное, ты во Христа крестилась и облеклась, Христос и сохранит тебя, как Ноя в ковчеге и трех отроков в пещи Вавилонской». С благословением Патриаршим благополучно возвратилась она в Киев.
Летопись говорит, что после её возвращения император греческий прислал к ней своих послов с требованием обещанных ею будто бы даров, воском и мехами, и воинов на помощь, в вознаграждение за те дары, которыми сам осыпал её в Царьграде; но Ольга будто бы отвечала послам: «Скажите царю, что если столько же времени простоит у меня в пристани на Почайне, сколько я у него стояла в пристани на Суде, то пошлю ему требуемые дары!» — и с такой речью отпустила послов царских. Крещение святой Ольги наполнило её ещё большей духовной любовью к сыну, князю Святославу, не охладило и его сыновних отношений к мудрой матери, хотя и напрасны были все её старания обратить его к вере Христовой. Не хотел он слышать о святом крещении, но и не возбранял никому креститься, а только смеялся над новокрещёными, потому что для неверных, не ведающих славы Господней, вера Христианская казалась безумием, по слову Апостола: «Мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, для эллинов безумие… ибо безумное Божие мудрее человеков и немощное Божие крепче человеков» (1 Кор. 1, 25).
Часто говорила блаженная Ольга князю Святославу: «Сын мой, я познала Бога и радуюсь духом, если и ты его познаешь — и ты радоваться будешь»; но он не хотел внимать матери, продолжая следовать обычаям языческим, и говорил ей: «Что скажет обо мне дружина моя, если изменю вере отцов? Она надо мною ругаться будет». Тяжки были такие речи для блаженной Ольги, но она покорялась воле Божией, говоря сама в себе: «Если захочет Бог помиловать род мой и землю мою Русскую, то положит им на сердце обратиться к нему, как и мне даровал сию благодать»,- и с теплой верою молилась день и ночь о сыне своём и народе, чтоб просветил их Господь, какими ведает судьбами; а между тем, не в силах будучи умягчить сердце Святослава, уже возмужавшего в язычестве и непрестанно ходившего воевать со своими дружинами, она старалась посеять семена христианства в трёх своих малолетних внуках: Ярополке, Олеге и Владимире, которых оставлял ей отец воитель; святое семя сие в своё время принесло благоприятный плод, укоренившись в сердце юного Владимира, ибо ничто так глубоко не западает в душу, как родственное слово матери.
Есть благоговейное предание, что новопросвещённая княгиня русская принесла с собою из Царьграда, в числе многой священной утвари, честной крест с животворящим древом и такою надписью: «Обновилась земля Русская к Богу святым крещением, при блаженной Ольге», и что крест сей поставлен был на престоле святой Софии митрополии русской, созданной великим правнуком её Ярославом, где оставался до конечного разорения Киева монголами. Стараясь рассеять тьму язычества в земле своей, святая Ольга поставила церковь над могилою христианского князя Аскольда, во имя святителя Николая, который, вероятно, был ангелом сего князя, вероломно убиенного Олегом на берегу Днепра. Тут приготовила и для себя место упокоения, ибо чуждалась могилы языческой; на родине своей, как гласит предание местное, соорудила она церковь во имя Святой Троицы, в память виденных ею на том месте трёх знаменательных лучей, и тем освятила основание именитого города Пскова, которому особенно священно имя её.
Безмолвствует летопись о других церковных деяниях Ольги, будучи исполнена воинскими деяниями сына её Святослава, который возлюбил красные берега Дуная и там, ратуя с греками, временно водворился в болгарах, оставив родной Киев на произвол враждебных соседей. В отсутствие князя обступили его печенеги, и неминуемая опасность угрожала княгине, заключённой в стенах его со своими внуками, без всякой защиты. Граждане изнемогали голодом и жаждою, ибо с земли от Днепра окружали Киев печенеги, и нельзя было никому выйти из города, чтобы дать весть дружине русской о нашествии врагов. Вызвался один лишь смелый отрок, говоривший языком печенежским; вышел он с уздою в руке в стан вражий, спрашивая всех: не видал ли кто его коня? И так спустился ко Днепру; тогда бросился он в реку и невредимо переплыл её под тучею стрел вражьих. Он сказал воеводе княжескому Претичу, что, если не приступит к городу, Киев должен сдаться. Претич устремился с малою дружиною на печенегов, страшась гнева своего князя ещё более, нежели оружия врагов, и освободил княгиню и её внуков. Печенеги бежали, думая, что пришёл сам Святослав.
Когда возвратился он из дальнего похода и несколько отдохнул в Киеве, стал опять тужить по красным берегам Дуная и говорил своей матери: «Не любо мне в Киеве, хочу жить в Переяславле на Дунае, ибо там средоточие земли моей, куда стекаются все её блага». Огорчилась Ольга и сказала сыну: «Ты видишь, что я больна, куда же хочешь от меня идти? Погреби меня прежде и потом иди куда хочешь». Блаженная уже разболевалась и предчувствовала свою кончину, когда так беседовала с сыном; через три дня она скончалась, заповедав не творить над собою тризны языческой, но погребсти её близ могилы Аскольдовой, при церкви Святителя, где уготовила себе гробницу; плакались о ней сын её, и внуки, и весь народ плачем великим, провожая её до места погребения; там похоронил блаженную пресвитер Григорий, христианским обрядом, пред лицом язычников и ещё малого числа верных: это было в 979 году, через тринадцать лет после её крещения. Первая от земли Российской причтена она к лику святых, сподобившись небесного чертога. Протекло не более двадцати лет после её преставления, и уже вся земля Российская просветилась христианством. Равноапостольный внук её Владимир, создав Десятинную церковь в Киеве, вынул из земли нетленные мощи своей бабки и с великою честью перенёс их в новый храм Богоматери; все, которые с молитвою прибегали к гробу блаженной Ольги, получали исцеление от святых её мощей. Такова была сия денница земли Русской, предтеча светлого дня.
Из летописи и Четьи-Минеи
Из книги ЖИТИЯ И ТВОРЕНИЯ РУССКИХ СВЯТЫХ, М:»Современник», Донской монастырь, 1993, Сост. Сергей Тимченко.