Когда мы начинаем наших детей воспитывать в Православии, мы опять начинаем искать для себя удобные схемы. Что правильно? Что неправильно? Какую бы нам схему найти, чтобы заработало, чтобы стало все по-нашему, по-православному? Чтобы у нас было не просто воспитание, а — православное воспитание, не просто образование, а православное образование. Где эта схема, дайте нам ее! 


Конечно, жадно ищущий находит эти схемы, бывает, что и такие, которые способны вообще изуродовать человеческую жизнь. 


Недавно к нам в гимназию приходили люди из общества «Православные роды». Они утверждают, что православная женщина не может делать кесарево сечение или пользоваться обезболиванием во время родов. Почему? А потому что, оказывается, «в муках должны рожать, а если не мучаешься, то плохо — ребенок родится без совести». В этом обществе распространены идеи священника Анатолия Гармаева. Его книги о семейном православном воспитании полны подобных схем, и поэтому необыкновенно популярны. А вообще-то от этого становится страшно. Вот, например, он говорит, что православная семья начинается с седьмого ребенка, «семь-я». Выходит, что если в семье нет семи детей – то это не православная семья. 


Перечислять такие вещи можно очень долго – много подобных позиций заявлены как православные. 


Я, например, считаю, что очень странно и опасно возводить многодетность в обязанность православной семьи. Нигде в Священном Писании, нигде в Священном Предании не сказано о том, что многодетность – это обязанность христиан. Конечно, это хорошо, когда семья многодетная. Но не у всех есть силы и здоровье на многодетность, не всем Бог дает детей. И когда уважаемые священники говорят со всех сторон, что мы должны спасать Россию и демографическую ситуацию исправлять – это не так, демография – это забота государства, Церковь не обязана заниматься увеличением рождаемости населения России. Задача Церкви – приводить людей ко спасению. Все люди разные, и все семьи разные, не может быть пост для всех один и тот же, не может быть молитва для всех одинакова, не может быть и многодетность для всех одинакова. У всех разные возможности, силы и устроение. Мы видим, что семья Иоанна Крестителя была немногодетной, семья Богородицы тоже, и тем не менее мы восхваляем их родителей…


Я это говорю к тому, чтобы мы, родители, задумались о том, что вкладываем в понятие православного воспитания. Не идем ли мы по легкому пути, не ищем ли схем, когда мечтаем создать некий образ мифологической православной семьи. Мы заставляем ребенка молиться, учим его молитвенному правилу – но он не знает смысла молитвы «Отче наш», что такое «сущий на небесех», что такое «хлеб наш насущный даждь нам днесь»… Или бывает хуже – ребенку с семилетнего или десятилетнего возраста прививается вычитка правила, утренних и вечерних молитв, без всякого осознания и даже сокращения. Когда он станет подростком, он все это – и Церковь, и молитвы – отставит в сторону, потому что ребенок не может жить в непонимании и во лжи. Когда о вере ему говорят, что это ценно и нужно, не объясняя, почему — он чувствует, что это подмена, ложь, раз в этом нет никакого смысла. 


Так бывает очень часто. Ребенок все время в Церковь ходил, причащался каждую неделю, и вдруг! Ему 15 лет, и он этого больше не хочет. Но как же он захочет, если для него все это было абсолютно бессмысленно, он не понимал, зачем все это. Это касается детской молитвы, поста для детей… 


А ведь ребенок сам может определять – конечно, не без помощи взрослых – как ему молиться и в чем во время поста он может себе отказать. Интересно, что и в нашем обиходном православном языке сложились такие устойчивые выражения: правила мы вычитываем, а службу мы выстаиваем.

Всё надо делать со смыслом

Включим телевизор. Смотрит ребенок его или нет – там действительно идет массовая бессмыслица, хороших фильмов практически нет, идут сериалы – апофеоз бессмысленности, погружающий людей в пустоту как в некий наркотик. Всем надо почему-то расслабиться, всем надо отчего-то уйти. Включаешь пустоту – и эта пустота заполняет твой ум, заполняет пространство твоей семьи, твоей квартиры. Пустота непрестанно идет из эфира. Ребенок хочет или не хочет, но ощущает это вокруг себя и принимает. Соответственно, он начинает и вести себя. В православной школе мы видим, что дети себя ведут так, как, очевидно, родители их не учили. Может быть, потому что телевизор включен, и дети на уровне подсознания принимают в себя определенные манеры, выражения? «Ну ты задолбал меня», — говорит ребенок во втором классе, обращаясь к учителю. Они не чувствуют, что это что-то неприличное, а воспринимают как норму. 


Что можно этому противопоставить? Чем ребенка можно от всего этого оградить? Ну конечно, по возможности, не включать телевизор. Если он все же включается, ребенок должен смотреть что-то осмысленное, правильное, серьезное – на его уровне, конечно, но тем не менее. И вообще мы должны к своей жизни как-то отнестись серьезнее – мы не должны ее обессмысливать, обесценивать. Наоборот, ее нужно наполнять содержанием – в том числе жизнь наших детей. Она наполняется, конечно, прежде всего через воспитание ребенка в настоящей классической культуре. Одно время (сейчас, может быть, этот неофитский запал несколько ослаб), в конце 80-х – начале 90-х были такие настроения, что вообще все светское, все нецерковное отвергалось и «сбрасывалось с церковного корабля» куда-нибудь подальше. И – только церковное; детям сказок не читать, потому что там про волшебство и колдунов, про фей – а феи это почти экстрасенсы, и так далее. Мы проходили все это. Я помню, была статья в одном православном журнале, где мама писала о дочери, которая за сочинение на тему «Что бы я сделал, если бы был волшебником?» получила двойку. Мама возмущалась, что школа безбожная, а ее дочь написала: «Я не хочу быть волшебником, все волшебники колдуны, а колдуны все против Бога» и тому подобное. Что обычно дети пишут в таких сочинениях? «Если б я был волшебником, я бы сделал так, чтоб никогда не было войны… чтобы моя мама не болела… чтобы моя бабушка не умерла»… Вот что дети хотят, когда они бывают волшебниками. Они хотят самого лучшего, они хотят быть на самом деле чудотворцами. Они чуда хотят. А мы вот так приходим и – «нельзя!» И нет ничего. 


Это симптоматика того времени, которая потом выродилась в определенные схемы. «У нас должна быть православная литература». Появилась! И покупают родители эти книги про православных белочек и православных жучочков… Так это же кошмар! Андерсена уже не существует, а существуют эти современные «ужасы», которыми пичкают наших детей – абсолютно бездарные, низкосортные, лживые… Такие же книги читают и взрослые — покупают Юлию Вознесенскую, такую же низкопробную, мифологическую, абсолютно недуховную литературу. Обычное фэнтези нельзя читать, а православное, значит, можно? Суть-то одна и та же. 


Вместо того, чтобы воспитывать ребенка на настоящей культуре, на настоящей музыке, на настоящей литературе, на хороших фильмах – «нам дайте наше, православное». Не надо «нашего» – такого; это не православное, это псевдоправославное, больное, то, что выросло из схемы. Но захотели – получили. Это ответ на востребованность всего низкосортного. Но это не есть истина, это не культура, это не смыслы, о которых я сегодня говорил. И поэтому если мы хотим, чтобы наши дети не обращались так к учителю – «задолбал» – то давайте перед сном им читать хорошую литературу, не подменять сказки житиями святых. 


В противном случае они к житиям будут относиться как к сказкам… Конечно, жития — в определенном смысле «икона», которая отражает духовную реальность, хотя не является портретом и пользуется символичными изобразительными средствами; жития несут некие стилистические особенности. Но все-таки это не сказка, а душа ребенка в сказке очень нуждается. Она нуждается в символическом осмыслении добра и зла – через сказку, через притчу, через хороший рассказ, через хорошую, доступную ему, литературу. Мы же все это сами читали – почему же мы не хотим дать нашим детям? Надо подбирать фильмотеки для детей, чтобы показывать им хорошие старинные фильмы. Все надо делать со смыслом, тогда все станет на свои места.