Несколько лет назад в нашей куклотерапевтической группе занималась девятилетняя Вика – миловидная, но довольно возбудимая девочка, мать которой жаловалась на ее грубость и агрессивность.
Смешение женских и мужских ролей закономерно приводит к тому, что у людей исчезают представления о качествах, сцепленных с полом. А демонстративное попрание целомудрия и пропаганда распущенности еще больше смещают систему координат. То, что получается в результате такого наложения матриц, ярче всего, пожалуй, выразилось в двух образах: покрытой татуировками украинской хулиганки из группы «Фемен», спиливающей бензопилой христианский крест, и ее российской единомышленницы, которая на девятом месяце беременности добровольно приняла участие в групповой сексуальной оргии, состоявшейся в Биологическом музее г. Москвы под прицелом видео- и фотокамер, а затем, уже будучи матерью двухлетнего ребенка, участвовала в групповом хулиганстве – кощунственных плясках в храме Христа Спасителя. Причем акция тоже выглядела символично: плясуньи размахивали кулаками, нанося удары воображаемому противнику, высоко задирали ноги, «сверкая», как положено в канкане, определенными частями тела, а также пародировали крестное знамение и поклоны, выкрикивали ругательства в адрес Господа и Его Пречистой Матери.
Если подытожить, то оба вышеописанных женских образа содержат явные признаки: 1) неженской агрессии, 2) демонстративной, разнузданной похоти и 3) воинственного богоборчества.
Это уже не советская женщина-труженица, уравненная в правах с мужчинами («А сегодня наша мама собирается в поход, потому что наша мама называется пилот»). И даже не западная феминистка 1960-х годов типа Симоны де Бовуар, жаждавшая социальной справедливости и «свободной любви». Романтика отброшена как ненужная, старомодная, обветшавшая оболочка. Перед нами прообраз страшной Вавилонской блудницы, которая яростным вином блудодеяния, по пророчеству Апокалипсиса, напоит все народы. Вот они, правильные слова: блуд и ярость! И лютая, демоническая ненависть к Богу.
Пока это только прообраз, но уже пробегает по коже холодок. И уже на лекциях, посвященных воспитанию детей и подготовке их к семейной жизни, многие старательно конспектируют то, что еще недавно было само собой разумеющимся, не требовавшим специального перечисления, – определения мужских и женских качеств, а также набор характеристик, которыми, независимо от своего характера, должны обладать отец и мать, если они хотят достойно справиться со своей родительской ролью.
В Королевстве кривых зеркал
В начале 2000-х группа социологов под руководством Н.Е. Марковой провела контент-анализ подростково-молодежных журналов, доступных на тот момент в Москве. А было их, как и сейчас, немало. Изучив содержание множества с виду различных изданий, ученые пришли к пугающему выводу: если молодые люди будут следовать советам, которые дают им в этих журналах специалисты для успешного общения с противоположным полом, их гарантированно ждет фиаско, ибо те модели поведения, которые предлагаются современным подросткам, в корне противоречат традиционным, проверенным вековым опытом и вызывают у представителей противоположного пола глубинное отторжение, неосознанный, быть может не сразу проявляющийся, но стойкий протест. Сделали они вывод и о том, что такая дезориентация молодых людей является составной частью стратегии демографического сдерживания. Попросту говоря, разрушения семьи с целью сокращения рождаемости. Спустя десять с лишним лет, судя по динамике разводов, можно сказать, что антисемейная стратегия действует эффективно.
Психолог И.В. Грошев, изучавший вопрос формирования полоролевого поведения через рекламу, пришел к сходным выводам, отметив, что образ мужчины и женщины подается в непривычном для отечественного зрителя ракурсе. Через рекламу теперь транслируется образ женщины более независимой, активной, уходящей от привычной роли жены и матери, демонстрирующей на невербальном уровне высокомерную манеру поведения. При этом в подтексте, отмечает исследователь, можно ощутить неприязнь, которую она испытывает по отношению к мужчине. Мужчина же изображается инфантильным, беспечным, безответственным, не стремящимся опекать других.
«Таким образом, – подытоживает И.В. Грошев, – через рекламу предлагается не только товар, но и определенная система ценностей, образ жизни, не вписывающийся в традиционные полоролевые модели поведения и подспудно разрушающий их, а вместе с ними и всю систему взаимоотношений человека, включая семейные» (См.: Грошев И.В. Гендерные образы рекламы // Вопросы психологии. 2000. № 6. С. 38–49).
А авторы учебного пособия «Культура семьи» Н.Г. Храмова, Г.Г. Алексеева, А.А. Сараева и Т.А. Алтушкина даже составили ряд таблиц, наглядно демонстрируя, что собой представляют свойства женственности и мужественности и каким искажениям они подвергаются в современном «цивилизованном» мире. То, что традиционно понималось под мужскими качествами: благородство, принципиальность, смелость, решительность, самостоятельность, ответственность, выдержка и т.п., – в списке искаженных качеств отсутствует напрочь. Такие мужчины не нужны творцам «прекрасного нового мира», которые пытаются подорвать устои суверенных государств, самобытных обществ и культур, создав взамен атомизированных «новых кочевников» (термин Ж. Аттали), среду, где нет не только любви, но даже элементарных привязанностей, где каждый сам за себя и сильный пожирает слабого.
Для построения такого общества нужно сломить мужской дух, старательно культивируя в мальчиках истеричность и позерство, слабоволие и беспринципность, трусость и лень. Ну, а чтобы все-таки создать иллюзию мужественности и хоть чем-то потешить мужскую натуру, которую, несмотря на все ухищрения перековщиков «человеческого материала», не так-то легко изменить, глобалистские масс-медиа поощряют грубость и хамство, пошлость и разнузданность, эксплуатируют мужскую азартность, но направляют ее исключительно в игровое, развлекательное русло, а не на достижение высоких целей, достойных настоящих мужчин.
С теми же намерениями трансформируется и женский образ. Идеологи глобализма не скрывают, что в «прекрасном новом мире» деторождение должно быть строго ограничено, а в идеале, если позволит наука, и вовсе сведено к нулю. С традиционной семьей тоже надо покончить, поскольку именно она придает обществу устойчивость, скрепляя его членов незримыми, но очень прочными узами и передавая детям опыт предыдущих поколений, в то время как в обществе «новых кочевников» все это должно быть отвергнуто и поругано. Соответственно, в женщинах надо максимально пригасить материнский инстинкт и, наоборот, распалить сексуальность. Под тяжестью этих двух ударов традиционный брак, естественно, зашатается и затрещит по швам. Ну, а чтобы добить его окончательно, нужно лишить женский образ остатков привлекательности, придав ему черты, которые в мужском восприятии сцеплены с самыми отталкивающими женскими свойствами. Но хитрые манипуляторы, играя на женском самолюбии, уверяют представительниц слабого пола, что черты эти, наоборот, способствуют возвышению женщин, делают их более привлекательными, сильными и независимыми. На первое место среди этих псевдопривлекательных черт я бы, вслед за Н.Г. Храмовой с соавторами, поставила агрессивность. Затем – в любой последовательности – грубость и раздражительность, вечное недовольство, хитрость, коварство, лень, мотовство. Женские журналы напичканы советами, как обольстить мужчину и заставить его плясать под свою дудку, как «раскрутить» мужа или любовника на дорогие покупки. Нет, наверное, москвича, который не видел бы в метро откровенно проституцкую рекламу бриллиантов. «Любишь? Докажи!» – обращается красотка со щита к проезжающим по эскалатору мужчинам. И показывает на ладони то ли кольцо, то ли кулон, усыпанный бриллиантами. Особую пикантность сцене придает то обстоятельство, что у мужчин, ездящих в метро, как правило, нет денег на такие дорогие покупки. Но реклама, судя по всему, рассчитана не на них, а на молоденьких (и тоже небогатых, поскольку богатые ездят на авто) девушек, которых она, с одной стороны, настраивает на «правильный образ мыслей», а с другой стороны, подспудно приучает презирать парней своего круга и стремиться найти толстосума, который сумеет вышеозначенным образом доказать свою любовь. Надо ли говорить, что поиски эти в большинстве случаев не увенчиваются успехом и приносят разочарование и еще большее недовольство жизнью? А если и увенчиваются, то жизнь эта обычно оказывается, мягко говоря, не совсем такой, о какой мечтала искательница бриллиантов (хотя бриллианты на ее руках, возможно, и будут красоваться).
Когда разум перестает быть благим
Важнейшим женским качеством в любом традиционном обществе считалось и до сих пор считается благоразумие. Что совершенно понятно, ибо оно является залогом безопасности слабого пола. Если в мальчиках сызмальства поощряли смелость и инициативность, то свободу девочек ограничивали гораздо больше. Особенно когда они подрастали и становились привлекательными для мужчин. И надзор за девочками был гораздо строже, и от них самих требовалась большая осмотрительность.
Безрассудство, легкомыслие, беспечность, взбалмошность однозначно воспринимались в качестве недостатков. «Тебя ожидает семейная жизнь, – поучала в начале XIX века свою 14-летнюю дочь княгиня Евдокия Николаевна Мещерская, – ты призвана заимствовать счастие от того семейства, к которому будешь некогда принадлежать, а также и доставлять ему оное. Питаю себя лестною надеждою, что кротостью, послушанием, ровностию характера ты действительно не возмутишь семейного спокойствия… Чтобы сего достигнуть, надо… стараться всякое дело неспешно обсуждать, отыскивая настоящие ему причины и, насколько доступно человеку, без лишнего мудрования, предусматривая его последствия. Это научит тебя быть благоразумной и осторожной при разнообразных случаях жизни».
Когда же под завлекательными лозунгами разнообразных свобод начался подрыв религиозных основ, повлекший за собой и слом вековых устоев, началась пропаганда прямо противоположного поведения. На скольких девушек во всем мире произвела неизгладимое впечатление героиня «Унесенных ветром» Скарлетт О’Хара с ее любимым присловьем «Я подумаю об этом завтра»! И хотя в романе показано, что жизнь по страстям не приносит счастья (в 30-е годы XX века, когда творила Маргарет Митчелл, американское общество было еще настроено весьма пуритански), безрассудная Скарлетт изображена очень обаятельной и вызывает у читателей куда больше симпатий, нежели правильная, благоразумная, но какая-то бесцветная Мелани. Ну, а ближе к концу XX века романтической героиней уже стала булгаковская Маргарита, бросившая законного мужа с такой же легкостью, как букет желтых цветов, который она держала в руках в момент встречи со своим будущим «тайным мужем» и устремившаяся очертя голову за ним. Ни в эпоху декаданса, ни, естественно, раньше, в «золотой век» русской литературы невозможно было себе представить, чтобы читающая публика с восторгом восприняла образ прелюбодейки, натирающейся ведьминской мазью и летящей на метле на сатанинский шабаш, где она будет выступать в роли «королевы бала». Это сделалось возможным лишь в атеистическую эпоху, когда духовный мир и его обитатели стали восприниматься в лучшем случае как некие метафоры. Только утратив страх Божий, люди смогли вслед за автором романа оправдать якшание с диаволом великой, неземной любовью Маргариты к Мастеру и не содрогнулись от ужаса при мысли о том, какой на самом деле «покой» любовники уготовили своим душам.
Скарлетт О’Хара легкомысленно утешала себя тем, что она подумает о последствиях завтра. Маргарита вообще не задумывалась о последствиях, а ринулась в любовь как в омут. Ну а постмодернистская культура, усиленно навязывающаяся в последние десятилетия «мировому сообществу», отрицает и осмеивает все высокие идеалы (в том числе и идеал любви), пытаясь низвести человека до одноклеточного уровня. Или, в более близких западному менталитету механистических терминах, до уровня «машины желаний» (термин Ж. Делёза и Ф. Гваттари), которая уже не задумывается не только о последствиях, но и вообще ни о чем, кроме того, как раздобыть денег для реализации очередной прихоти. Оттого и вдалбливается в головы молодых ребят и девчонок: «Не парься! Не тормози! (А то, не дай Бог, призадумаешься! – Т.Ш.) Сникерсни! Живи на яркой стороне!» То есть пропагандируется уже не просто легкомыслие, а фактически слабоумие.
Строптивая жена – в доме пожар
Противостоящие благоразумию взбалмошность (слово «балмощь», или «балмочь», означает «дурь») и сумасбродство идут рука об руку со строптивостью. Иначе и быть не может, ведь взбалмошный человек, живущий «от ветра головы своея», превыше всего ставит свои сиюминутные, изменчивые желания. Это, разумеется, нередко вступает в противоречие с желаниями, планами и представлениями других людей. Возникает конфликт. Эмоции, которые и так-то управляют взбалмошным человеком гораздо сильнее разума, распаляются еще больше. Предмет вожделения начинает казаться еще более желанным. Добиваясь своего, взбалмошная особа с удвоенной энергией противится тем, кто встает на ее пути. И если они (например, родители) пасуют перед ее напором – а чаще всего так и получается, поскольку нормальных людей изматывает борьба по любому поводу, буквально на ровном месте, – ребенок рано понимает, что строптивость выгодна, ибо она приносит победу. И эта черта закрепляется в его характере. Чуть что не по нему – он взбрыкнет, и взрослые уступят, беспомощно разведя руками.
Кротость, покладистость опять-таки издревле считались важнейшими женскими качествами у самых разных народов. «Строптивая жена – в доме пожар», – предостерегала народная мудрость. То есть самая страшная беда, которая только может постигнуть хозяйство. Сгорит дом – не будет крыши над головой; сгорят амбары – семью ждет голодная смерть.
Шекспир, утверждавший, что «если бы все те, у кого строптивые жены, дошли до отчаяния, то десятая часть человечества повесилась бы», счел эту тему настолько востребованной, что посвятил ей свою знаменитую комедию. Расчет оказался верен: вот уже около четырех веков «Укрощение строптивой» входит в число самых известных, наиболее часто ставящихся и любимых публикой пьес.
Строптивый муж тоже, конечно, не сахар, но общественное сознание не порицало его так, как строптивую жену. Наоборот, даже в этом случае претензии скорее предъявлялись к жене: дескать, не нашла подхода, не проявила должной уступчивости.
Жена Сократа Ксантиппа с античных времен служит олицетворением строптивой, сварливой жены. А смирение, которое проявлял ее муж, современники склонны были объяснять именно его особым, философским складом ума. Другой давно бы показал, кто в доме хозяин, после чего она, глядишь, и вошла бы в разум (идея, которую впоследствии так остроумно обыграл Шекспир), а мудрец церемонился, уверяя и себя, и окружающих, что если сумеет ужиться со строптивой женой, то ему будет легко поладить с кем угодно. Впрочем, не придется удивляться, если по требованиям феминисток шекспировскую комедию рано или поздно на Западе попробуют запретить. Слишком уж она противоречит идеям гендерного равенства.
Но это еще вилами по воде писано, а вот то, что под сурдинку защиты женских прав покладистость постепенно перестает восприниматься как положительное женское качество, уже свершившийся факт. Большинство разводов в современном «цивилизованном» обществе совершается по инициативе женщин. Что это, как не яркое свидетельство того, что многие женщины разучились терпеть? Женщины от природы более эмоциональны, и воспитание терпения на самом деле для них весьма важно. Сгоряча, в порыве чувств обиженная женщина нередко совершает поступки, о которых потом может жалеть всю оставшуюся жизнь. Терпение, всегда бывшее важнейшей женской чертой, как раз и удерживает ее от излишней горячности и безрассудства. Теперь же хор советчиков – родных и подружек – слаженно поет совсем другое: «Сколько можно терпеть?! Пошли его куда подальше! Жизнь одна, торопись, иначе упустишь свой шанс!» В итоге, правда, оказывается, что терпеть все равно приходится: терпеть тяготы воспитания детей, оставшихся без родного отца; трудности характера нового мужа или женское одиночество, которое, сколько ни бодрись, все равно периодически подступает к горлу горьким комком. Словом, последнее нередко бывает горше первого, но сделанного не воротишь.
При этом терпение, смирение и кротость благочестивой женщины органично сочетаются с неуступчивостью злу.
«Шумим, братец, шумим…»
Есть еще одна черта, успешно культивирующаяся в современной масс-культуре и, естественно, все заметнее проявляющаяся в поведении людей, которые эту культуру любят. Н.Г. Храмова определяет ее как «громогласность». С одной стороны, это проявление демонстративности, ведь молодежи внушают, что надо погромче о себе заявить, иначе тебя не заметят. А с другой – громогласность (особенно вкупе со взбалмошностью и строптивостью) нередко выливается в скандальность – черту малоприятную, однако в современном обществе не столь строго осуждаемую, как раньше, когда высокая культура не принижалась, а, наоборот, была ориентиром даже для тех, кто в силу своего имущественного и социального положения не имел возможности к этой культуре приобщиться. В советское время образ Эллочки-людоедки дружно высмеивался. Скандалисткой никакой нормальной женщине не хотелось прослыть (хотя в жизни скандалистки, конечно, встречались).
Новая эпоха принесла новые образцы для подражания молодежи. Девушки поверили, что «круто» не только курить, но и громко, демонстративно материться, показывать неприличные жесты, напиваться до беспамятства, выглядеть «видавшей виды». Время было бандитское, и желающие в него вписаться угождали бандитским вкусам. Теперь вроде бы времена изменились, но огрубление нравов дошло до такой степени, что воспринимается в качестве новой нормы. Шумные, развязные девицы, для которых мат не ругательства, а вполне нормативная лексика, могут быть как ПТУшницами, так и студентками престижных вузов. И внешне (во всяком случае до определенного возраста, пока порок не начинает отпечатываться на лице) не выглядеть хабалками и бандершами, а иметь вполне миловидную, даже интеллигентную внешность. В этом тоже, вероятно, сказывается влияние постмодернизма с его смешением верха и низа, сочетанием несочетаемого.
А то, что многие женщины теперь обсуждают во всеуслышание (даже на телевидении, не говоря уж об Интернет-форумах и сетевых сообществах!) какие-то сугубо личные переживания, интимные (буквально: «внутренние, сокровенные») подробности? Во многих представительницах прекрасного пола появилась совсем не женская прямолинейность, нередко переходящая в бестактность. Газетно-журнальные статьи, теле- и радиопередачи, вдалбливающие людям в головы, что запретных тем не должно быть, сделали свое дело. Счастья это, правда, не прибавило, хотя поборники гласности уверяли, что все наши беды – от отсутствия открытости. Зато женственности убавило заметно. Настолько, что многие мамы недоуменно поднимут брови, услышав совет святителя Феофана Затворника: «Девочку учить надо… всякий раз, как прорвется худое, толкуйте ей, как это нехорошо, – и прибавляйте, что так мужички только делают; кто ни увидит тебя, будет говорить: вот и барышня, а ничем не лучше мужичков». Эти мамы и сами ведут себя мужиковато, не видя в этом ничего плохого.
«Настоящую нежность не спутаешь ни с чем, и она тиха», – писала Анна Ахматова. Так и тайна истинной женственности тиха, глубока, сокровенна. Это отнюдь не тайна женщины-вамп и тем более ее современного, донельзя вульгаризированного, примитивизированного варианта.
О, всепетая Мати!
Но пора, пожалуй, поставить точки над «i», окончательно конкретизировав тот идеал женщины, который никто не в силах отменить, сколько бы ни старался. Идеал этот – Божия Матерь, Присноблаженная и Пренепорочная Дева Мария. К счастью, до нас дошли не только изображения Ее лика, писанные святым евангелистом Лукой, но и рассказы о том, какой Она была, когда жила на нашей грешной земле. «Она была девою не только по плоти, но и по духу, – говорит святой Амвросий Медиоланский. – Сердце Ее было полно смирения; в словах была Она богомудренна, в разговорах не скора; всегда занята чтением; в трудах бодра, в беседе целомудренна, как бы всегда беседовала с Богом, а не с людьми. Она никого не обижала – напротив, желала всем добра; никого не презирала, даже и самого убогого человека; ни над кем не смеялась; во всем видела только добро. Из уст Ее излетали только слова благодати, а в делах виднелись скромность и девственность. Ее наружный образ показывал внутреннее совершенство, выражая незлобие и милосердие».
Церковные историки Епифаний и Никифор Каллист описывают Богоматерь следующим образом: «В каждом деле Она была исполнена кроткой важности и постоянна. Говорила очень мало, только о нужном и о добром, и слова Ее были сладостны; охотно выслушивала других и отдавала всякому должное почтение. В Своих беседах предлагала всякому только нужное и приличное; никогда не смеялась и не приходила в смущение. Обхождение Ее было кроткое и без гнева… В Ней не было никакой гордости, а простота без малейшего притворства; не было никакой изнеженности, а во всем совершенное смирение. Ее одежды были простые и невыкрашенные, чему доказательством служит Ее покрывало, которое и доныне сохраняется. Одним словом, во всех делах Ее божественно сияла преизобильная благодать».
Конечно, никто из нас не в состоянии достичь той степени совершенства, какой достигла Божия Матерь. Такое стало возможным лишь однажды, ибо только Ей предначертано было стать одушевленным Кивотом, вместившим Самого Бога. Но зная идеал, мы, по крайней мере, понимаем, к чему необходимо стремиться. И если попробуем убеждать себя, что надо искать чего-то другого, совесть нас обличит.
А еще нам помогут не сбиться с пути Ее иконы и обращенные к Ней молитвы. Узнавая названия икон и вдумываясь в текст молитв, женщины получают необходимые ориентиры. «Утешительница», «Умягчение злых сердец», «Нерушимая Стена», «Заступница усердная», «Умиление», «Милующая», «Подательница ума», «Экономисса (Домостроительница)» – эти названия ясно свидетельствуют о том, какой должна быть мать для своих детей.
Источник: Православие.ру